«Ритуал Высшей Магии» (Элифас Леви, пер. И. Харун) — Аркан XIV

Глава 14
ПРЕВРАЩЕНИЯ

Ключ Тота

Как мы уже сказали, Святой Августин задавался вопросом, мог ли Апулей быть превращён в осла, а затем возвратиться к своей первичной форме. Этот же богослов мог бы равно заняться исследованием приключения товарищей Одиссея, превращённых Цирцеей в свиней. Превращения и метаморфозы всегда являлись, по мнению обывателей, самой сутью магии. Что ж, обыватели, которые делаются эхом общественного мнения, этого правителя мира, никогда не могут быть совершенно правы или абсолютно неправы.

Магия действительно изменяет природу вещей или, скорее, преобразует по своей прихоти их внешний вид, в зависимости от силы воли оператора и очарования вдохновенных адептов. Слово творит себе форму, и, когда человек, безупречной репутации даёт название какой-то вещи, он действительно преобразует эту вещь в субстанцию, обозначенную именем, которое он ей дал. Шедевр слова и веры, в этом роде, – это действительное превращение субстанции без изменения её вида.¹ Если бы Аполлоний сказал своим ученикам, давая им чашу полную вина: «Вот моя кровь, которую вы вовек пьёте, чтобы вечно продолжать мою жизнь в вас», и если бы его ученики в течение веков продолжали это превращение, повторяя те же слова, и принимали бы вино, несмотря на его запах и его вкус, за настоящую человеческую и живую кровь Аполлония, пришлось бы признать этого учителя чудотворчества за самого искусного из очарователей и самого могущественного из всех магов. Нам оставалось бы только ему поклоняться.

Известно, что магнетизёры могут придавать воде, даваемой сомнамбулам любые вкусы, какие только пожелают, и если предположить, что существует маг, достаточно владеющий астральным флюидом, чтобы одновременно замагнетизировать целое скопление людей, уже подготовленных к магнетизму необходимым перевозбуждением, тогда легко можно будет объяснить, не только евангельское чудо Каны, но и дела такого же рода.

Чары любви, этого порождения всемирной магии природы, не являются ли они поистине чудесными и не преображают ли они в действительности людей и вещи? Любовь – это гипнотическое сновидение, которое преобразует мир: вокруг неё всё поёт и благоухает, все пьянит и облагоденствует. Любимое существо прекрасно, добро, возвышенно, непогрешимо, лучезарно, излучает здоровье и счастье…; и когда сон развеивается, чувствуешь, что ниспал с облаков; с отвращением смотрим на нечестивую колдунью, которая оказывается на месте прекрасной Мелюзины, видим Терсита, которого принимали за Ахилла или за Нерея. Во что только мы можем заставить поверить человека, который любит нас? Но также в чём сможем мы убедить тех, кто перестал любить нас? В начале любовь – это фея, а в конце – ведьма. Создав иллюзию неба на земле, начинаешь понимать иллюзию ада; её ненависть также абсурдна, как и её восторг, ибо она страстна, т.е. сама подвержена роковым влияниям. Именно по этой причине мудрецы её запрещали, объявляя её врагом разума. Так сочувствовать им или завидовать, когда они осуждали даже не выслушав эту, без сомненья, самую соблазнительную из обвиняемых? Всё что здесь можно сказать, так это что когда они так говорят, это значит, что они ещё не любили или уже не любят.

Вещи являются для нас такими, какими их создаёт наше внутреннее дееслово. Считать себя счастливым – это быть счастливым; то, что мы оцениваем, обретает ценность пропорционально самой оценке: вот в каком смысле и можно сказать, что магия меняет природу вещей. «Метаморфозы» Овидия правдивы, но они аллегоричны, как и «Золотой Осёл» Апулея. Жизнь существ – это последовательное преобразование, формы которого можно определять, обновлять, очень долго сохранять или очень рано разрушать. Если идея метемпсихоза была бы истинной, то нельзя ли было бы сказать, что разврат, изображённый Цирцеей, действительно и материально превратил людей в свиней, ибо пороки, согласно этой гипотезе, имеют наказанием ниспадение в животные формы, этим порокам соответствующие? Что ж, метемпсихоз, который часто неправильно понимали, с одной стороны совершенно правильный: животные формы передают свои симпатичные отпечатки на астральное тело человека, а это вскоре отражается в его чертах, благодаря силе его привычек. Человек с кротким и пассивным нравом приобретает инертную физиономию и манеры овцы; но в состоянии сомнамбулизма, больше не видят человека с выражением лица овцы, но овцу, как то показал тысячу раз экстатичный и учёный Сведенборг. В каббалистической книге прозорливого Даниила эта загадка представлена легендой о Навуходоносоре, превратившемся в дикого зверя, которая была ошибочно принята за подлинную историю, как это обычно бывает почти со всеми магическими аллегориями.

Итак, действительно можно превращать людей в животных, и животных в людей; можно трансформировать растения и изменять их качество; можно наделять минералы идеальными свойствами – всё это лишь вопрос воли.

Точно также усилием воли можно сделать себя невидимым и снова видимым, и мы сейчас объясним тайны кольца Джигов.

Удалим сначала из ума наших читателей любое нелепое предположение, т.е. о следствии без причины или следствии, противоречащем своей причине. Для того чтобы стать невидимым, необходимо произвести одно из трёх действий: либо поставить какую-нибудь непрозрачную перегородку между нашим телом и светом, либо между нашим телом и глазами зрителей, либо очаровать глаза зрителей таким образом, чтобы они не смогли использовать свою способность видеть. Итак, из этих трёх способов стать невидимым, только последний является магическим.

Разве мы не часто замечали, что, будучи сильно озабоченными, мы смотрим не видя, и натыкаемся на предметы, что у нас перед глазами? «Так что они видя не видят», – сказал великий посвятитель; и история жизни этого великого учителя повествует, что однажды, когда ему угрожало быть побитым в храме камнями, он стал невидимым и ушёл.

Мы не будем здесь повторять мистификации обывательских гримуаров о кольце-невидимке. Одни утверждают, что оно сделано из застывшей ртути и которое следует держать в коробке из такого же металла, после того как в него будет вставлен маленький драгоценный камень, который можно найти только в гнезде удода (вместо слова удод следовало бы читать идиот). Автор «Маленького Альберта» уверяет, что оно должно быть сделано из шерсти, вырванной из головы дикой гиены, что почти совпадает с историей бубенчика Родильяра. Единственными авторами, которые серьёзно говорили о кольце Джигов, являются Ямвлих, Порфирий и Пётр Апонский.

То, что они о нём говорили, очевидно является аллегорией, а даваемое ими его изображение, или описание его изготовления свидетельствуют, что под кольцом Джигов они понимают не что иное, как великий магический аркан.

Одно из его изображений представляет цикл универсального движения, гармоничного и уравновешенного в нетленном бытии; другое, которое следовало изготавливать из амальгамы семи металлов, заслуживает отдельного описания.

Одно должно иметь двойную оправу и два драгоценных камня – топаз, как знак солнца и изумруд, как знак луны; на его внутренней стороне должны быть оккультные подписи планет, а на внешней – их известные знаки, повторенные дважды и в каббалистической оппозиции друг к другу, т.е. пять справа и пять слева, знаки солнца и луны резюмируют собой четыре разных ума и семь планет. Это расположение есть не что иное, как пантакль, выражающий все тайны магического догмата, и символический смысл этого кольца таков: чтобы осуществлять всемогущество, зрительное очарование которого является одним из наиболее трудно даваемым доказательством, нужно обладать всем знанием и умением, чтобы воспользоваться им.

Чары напускаются путём магнетизма. Маг внутренне приказывает группе людей не видеть его, и люди его действительно не видят. Так он входит охраняемыми воротами и выходит из тюрьмы на глазах у остолбеневших тюремщиков. В такие минуты люди испытывают странное оцепенение, и вспоминают, что видели мага как бы во сне, но только после его ухода. Стало быть, секрет невидимости состоит в способности отвлекать или парализовать внимание так, что свет, достигающий органа зрения, не достигает глаз души.

Чтобы использовать эту силу, нужно обладать волей, привыкшей к резким и энергичным действиям, силой духа и не меньшим умением отвлекать внимание толпы.

Например, если человек, за которым гонятся убийцы, свернув в тёмный переулок, тут же выйдет из него и со спокойным видом пойдёт навстречу своим преследователям, или же смешается с ними и станет сам изображать преследователя, то он, вне всякого сомнения, станет невидимым. Во времена французской революции один священник, которого преследовали с намерением повесить на первом же фонарном столбе, бросился в переулок, остановился, ссутулился и с выражением озабоченности прислонился к углу здания. Преследующая его толпа пронеслась мимо: никто его не увидел, вернее никто его не узнал – слишком маловероятно, чтобы это был он!

Человек, который стремится быть замеченным, всегда привлекает внимание к себе, а тот, кто желает остаться незамеченным, уходит в тень и исчезает. Воля – вот настоящее кольцо Джигов; она также и палочка превращений, и чётко и сильно формулируясь, она творит магическое дееслово. Всемогущими словами чар являются те, которые выражают эту творящую силу форм. Тетраграмма, которая является верховным словом магии, означает: «Это – то, чем оно должно быть». И если это разумно применить к какой бы то ни было трансформации, то оно обновит и изменит все вещи, даже вопреки очевидности и здравому смыслу. hoc est [се есть] христианской жертвы является переводом и применением тетраграммы; также это простое слово, разве оно не осуществляет самое полное, самое невидимое, самое невероятное и самое достоверное из всех превращений.² Ещё более сильное догматическое слово, чем превращение было сочтено собором необходимым, чтобы выразить это чудо; это слово – пресуществление.³

Еврейские слова יהוה, אגלא, אהיה, אמז считались всеми каббалистами за ключи к магическому преображению. Латинские слова est, sit, esto, fiat – имеют такую же силу, когда произносятся с полным осознанием. Г-н Монталамбер в своей «Легенде о святой Елизавете Венгерской» вполне серьёзно сообщает о том, как однажды эта благочестивая женщина, застигнутая врасплох своим благородным супругом, от которого она хотела скрыть свои добрые дела, в момент, когда она несла в своём переднике хлеб для нищих, сказала ему, что она несёт розы, и, проверив, он убедился, что она не лжёт: хлебы превратились в розы. Эта сказка является самой прекрасной магической басней и означает, что настоящий мудрец не может лгать, что дееслово мудрости определяет форму вещей, или даже их субстанцию, независимо от их формы. Почему, например, благородный супруг святой Елизаветы, добрый и надёжный христианин как и она, который твёрдо верил в действительное присутствие Спасителя в настоящем человеческом теле на алтаре, на котором он видел всего лишь хлеб просфоры, разве не мог он поверить в действительное присутствие роз в переднике его жены под видом хлебов? Вне всякого сомнения, она показала ему хлеб, но так как она сказала, что это – розы, а он верил, что она неспособна ни на малейшую ложь, то он не видел и не хотел видеть ничего, кроме роз. Вот секрет чуда.

Другая легенда рассказывает, что один святой, имя которого я опускаю, не найдя чем пообедать, кроме птицы, в пост или в пятницу, приказал этой птице стать рыбой и она ею стала. Эта притча не нуждается в комментариях, и мы вспоминаем один хороший отрывок из святого Спиридона Тремифонта, того самого, который вызвал душу своей дочери Ирины. Один странник прибыл в страстную пятницу к этому епископу, и поскольку в то время епископы, которые принимали христианство всерьёз, были бедны, Спиридон, который регулярно постился, не имел у себя ничего, кроме сала, которое он заранее приготовил к пасхе. Однако, так как странник был изнурён усталостью и голодом, Спиридон предложил ему это мясо, и, приглашая его это съесть, он сел за стол с ним и разделил эту трапезу любви, превратя таким образом даже ту плоть, которую иудеи считают самой нечистой покаянной трапезой, ставя себя выше над материальностью закона духом самого закона, и показывая себя настоящим и сознательным учеником Богочеловека, который установил своих избранных царей природы в трёх мирах.

Примечания

1. Намёк на субстанциональное превращение хлеба и вина в настоящие тело и кровь Христа в таинстве причастия в интерпретации католической церкви. – прим. И.Х.

2. Намёк на таинство причастия в католическом понимании. – прим. И.Х.

3. Телесная природа Христа по учению святых отцов единосущна с таковой человека, а это значит, что сущность хлеба, согласно этому католическому догмату, превращается в сущность тела Христова, т.е. в обычную человеческую плоть, но тогда, каков смысл в этом превращении? К тому же, вся телесная (материальная) природа единосущна, т.е. сущность хлеба такая же как и сущность человеческой плоти. Стало быть, догмат о пресуществлении обессмысливается. – прим. И.Х.