Изучим же теперь глубже вопрос пантаклей, ибо именно в них вся магическая сила, поскольку секрет силы заключается в ведении, которое ею управляет.
Мы не будем возвращаться к пантаклям Пифагора и Иезекииля, объяснение и рисунки которых мы уже дали; в одной из следующих глав мы докажем, что все инструменты иудейского культа были пантаклями, и что Моисей написал золотом и медью на ковчеге и на всех его принадлежностях первое и последнее слово Библии. Но каждый маг может и должен иметь свой собственный пантакль, так как хорошо понятый пантакль – это совершенное заключение ума.
Вот почему в магических календарях Тихо Браге и Дюшенто можно найти пантакли Адама, Иова, Иеремии, Исайи и всех других великих пророков, которые были, каждый в свою эпоху, царями Каббалы и великими учителями науки.
Пантакль, будучи полным и совершенным синтезом, выраженным в одном знаке, служит для того, чтобы собрать всю силу ведения одним взглядом, одним воспоминанием, одним прикосновением. Это как точка опоры для проекции воли с силою. Чернокнижники и некроманты чертили свои адские пантакли на коже закланных ими жертв. Во многих ключиках и гримуарах находятся церемонии заклания, способы сдирания кожи, затем её засолки, сушки и отбеливания. Некоторые иудейские каббалисты впадали в подобные безумия, забывая проклятия, произнесённые в Библии на тех, кто совершал жертвоприношение на высоких местах и в пещерах земли. Любое пролитие крови, совершаемое с церемонией, отвратительно и нечестиво, и со времени смерти Адонхирама Общество истинных адептов ужасается крови: Ecclesia abhorret a sanguine.
Посвятительный символизм пантаклей, принятый повсеместно на Востоке, является ключом ко всем древним и современным мифологиям. Если не знать иероглифической азбуки, легко потеряться в тумане Вед, Зенд-Авесты и Библии. Древо, порождающее добро и зло, единый источник четырёх рек, одна из которых омывает землю золота, т. е. света, а другая течёт через Эфиопию или же царство тьмы; магнетический змий, который соблазняет женщину, и женщина, которая соблазняет мужчину, открывая таким образом закон притяжения; затем Херувим или Сфинкс, помещённый у врат эдемского святилища с огненным мечом, символ стража; затем возрождение в труде и деторождение в муках, закон посвящений и испытаний; разделение Каина и Авеля, тождественное символу борьбы Антэроса и Эроса; ковчег, который держится на водах потопа, подобно гробу Осириса; чёрный ворон, который не возвращается, и белый голубь, который возвращается – новое выражение догмата о противоборстве и равновесии: – все эти великолепные каббалистические аллегории Книги Бытия, которые, будучи поняты буквально и принятые как подлинные истории, заслуживают ещё большего высмеивания и презрения, чем то, что сказал им Вольтер, становятся светом для посвящённых, которые приветствуют тогда с ревностью и любовью вечность истинного догмата и универсальность одного посвящения во всех святилищах мира.
Пять книг Моисея, пророчество Иезекииля и Апокалипсис святого Иоанна – вот три каббалистических ключа ко всему библейскому зданию. Сфинксы Иезекииля, тождественные сфинксам святилища ковчега, – это четверное воспроизведение египетской четвёрки; его колёса, вращающиеся одно в другом, – это гармонические сферы Пифагора; новый храм, план которого он даёт по полностью каббалистическим мерам, – это тип работы первичного масонства. Святой Иоанн в своём Апокалипсисе воспроизводит те же образы и те же числа, идеально воссоздаёт эдемский мир в новом Иерусалиме; но в источнике четырёх рек, тайное древо замещено солнечным агнцем. Посвящение трудом и кровью свершилось, и нет больше храма, поскольку свет истины универсально распространился и мир стал храмом правды.
Эта прекрасная окончательная мечта святого писания, эта божественная утопия, осуществление которой Церковь, и не без оснований, отложила на лучшие времена, стала камнем преткновения всех древних ересиархов и великого числа современных идеологов. Одновременное раскрепощение и полное равенство всех людей предполагает прекращение развития и, как следствие, жизни: на земле равных можно больше не иметь ни детей ни стариков; рождение и смерть там будут не допустимы. Этого достаточно, чтобы доказать, что новый Иерусалим есть этот мир не больше, чем первичный рай, где не знают ни добра, ни зла, ни свободы, ни рождения, ни смерти; таким образом, именно в вечности начинается и заканчивается цикл нашего религиозного символизма.
Дюпюи и Вольней славно потрудились, чтобы открыть эту сравнительную тождественность всех символизмов, и пришли, на этом основании, к отрицанию всех религий. Мы же приходим тем же путём к утверждению диаметрально противоположному, и мы с восхищением узнаём, что в цивилизованном мире никогда не существовало ни одной ложной религии; что божественный свет, этот блеск высшего разума Логоса, Слова, который освещает каждого человека, входящего в мир, присутствовал у детей Зороастра не меньше, чем у верующих овец Петра; что постоянное откровение, единое и универсальное, записано в видимой природе, объясняется в разуме и дополняется мудрыми аналогиями веры; что есть, наконец, лишь одна истинная религия, один догмат и одно законное вероисповедание, как есть только один Бог, один разум и одна Вселенная; что откровение не является тёмным для всех, поскольку весь мир более или менее понимает истину и правду, и поскольку всё, что является возможным, может существовать только в аналогии с тем, что существует. Бытие есть бытие, אהיה אשר אהיה.
Числа, такие странные на вид, приведённые в Апокалипсисе святого Иоанна, являются иероглифами, подобно цифрам всех восточных мифологий, и могут быть заключены в серию пантаклей. Посвятитель, облачённый в белое, стоя между семью золотыми канделябрами и держа семь звёзд в руке, представляет единый догмат Гермеса и универсальные аналогии света.
Женщина, облачённая Солнцем и увенчанная двенадцатью звёздами, – это небесная Исида, это знание, ребёнка которой пытается поглотить змий материальной жизни; но она расправляет крылья орла и улетает в пустыню – протест пророческого духа против материализма официальной религии.
Могущественный ангел, лицо которого – солнце, нимб из радуги, одеяние из облака, с огненными столпами вместо ног, один из которых стоит на земле, а другой на море – вот настоящий каббалистический Пантей.
Его стопы представляют равновесие Брии или мира форм; его ноги – это два столпа масонского храма, Иахин и Воаз; его тело, одетое облаками, откуда выходит рука, держащая книгу, – это сфера Иецира или посвятительные испытания; солнечная голова, увенчанная седмицею звёзд – это мир Ацилут или совершенного откровения, и не надо слишком удивляться тому, что иудейские каббалисты не узнали этот символизм, который так близко и так неотделимо сближает высшие тайны христианства с секретным догматом, но неизменным, всех учителей Израиля.
Зверь о семи головах в символике святого Иоанна является материальным и антагонистическим материальным и противоборным отрицанием седмицы звёзд; вавилонская блудница соответствует, таким же образом, женщине, облачённой солнцем; четыре всадника аналогичны четырём аллегорическим животным; семь ангелов со своими семью трубами, семью чашами и семью мечами характеризуют борьбу добра против зла словом, религиозным объединением и силой. Таким образом, семь печатей оккультной книги вскрываются последовательно, и всеобщее посвящение оказывается выполненным. Комментаторы, которые искали чего-то другого в этой книге высшей Каббалы, потратили своё время и свой труд на то, чтобы стать посмешищем. Видеть Наполеона в ангеле Аполлионе, Лютера в падающей звезде, Вольтера и Руссо в саранче, идущей на войну – вот верх фантазии. То же самое относиться ко всем насилиям, сделанным во имя знаменитых персонажей, чтобы заключить их в каких-то цифрах роковой 666, что мы достаточно объяснили; и когда подумают, что человеки по имени Боссю и Ньютон улыбаются на эти химеры, понимают, что человечество не такое злое в своём духе, как можно было бы предположить по поводу его пороков.