«Догма Высшей Магии» (Элифас Леви, пер. И. Харун) — Аркан XVIII

18 צ S
ПРИВОРОТНЫЕ НАПИТКИ И ПОРЧА

ПРАВОСУДИЕ
ТАЙНА
ПСЫ

Теперь мы нападаем на самое преступное из всех возможных злоупотреблений магическими науками – на магию, или скорее отравительное колдовство. Здесь до́лжно понимать, что мы пишем не для того, чтобы научить, но чтобы предотвратить.

Если бы человеческое правосудие, свирепствуя против адептов, настигало бы только чернокнижников и колдунов-отравителей, то, конечно же, как мы уже отмечали, эти свирепства были бы справедливы, и самые свирепые устрашения не были бы чрезмерными против подобных злодеев.

Однако, не следует думать, что власть над жизнью и смертью, тайно принадлежащая магу, всегда употреблялась только для удовлетворения какой-нибудь подлой мести или ещё более подлой алчности; в средневековье, как и в древности, магические сообщества часто молниеносно поражали или причиняли медленное увядание лиц, разглашающих или оскверняющих тайны, и когда нужно было воздержаться от поражения магическим мечом, когда приходилось бояться пролития крови, тогда скорыми или медленными исполнителями страшного приговора вольных судей служили: аква-тоффана, ароматические букеты, хитоны Несса и другие, менее известные и более странные, инструменты смерти.

Мы уже сказали, что в магии существует великий и несказанный аркан, который никогда не передаётся между адептами, и догадаться о котором невеждам надо всячески мешать: некогда, когда кто-нибудь раскрывал или позволял другим найти ключ к этому верховному аркану своими необдуманными откровениями, то его тотчас же приговаривали к смерти и часто заставляли самого быть исполнителем приговора.

Знаменитый пророческий обед Казотта, описанный Лагарпом, до сих пор не был понят; и Лагарп, рассказывая о нём, поддался довольно естественному желанию изумить своих читателей, преувеличив его подробности. Все, присутствовавшие на этом обеде, за исключением Лагарпа, были посвящёнными и разглашателями или, по меньшей мере, осквернителями тайн. Казотт, выше всех их стоявший на лестнице посвящения, произнёс всем им смертный приговор от имени иллюминизма, и этот приговор по-разному, но строго был исполнен, подобно многим другим приговорам, за много лет и столетий перед тем вынесенным против аббата де Виллара, Урбана Грандье и многих других; и философы-революционеры погибли, как должны были так же погибнуть Калиостро, покинутый в темницах инквизиции, мистическая секта Екатерины Тео, неразумный Шрёпфер, вынужденный убить себя в самый разгар своих магических побед и всеобщего им увлечения, отступник Коцебу, заколотый Карлом Сандом, и столько других, трупы которых находили, не зная причины их внезапной и кровавой смерти.

Припомните странную речь, с которой обратился к самому Казотту, присуждая его к смертной казни, председатель революционного трибунала, его сотоварищ и сопосвящённый. Страшная развязка драмы 93-го года до сих пор ещё сокрыта в самом тёмном святилище тайных обществ; искренним адептам, желавшим раскрепостить народы, другие адепты, противоположной секты, держащиеся более древних преданий, оказали страшное сопротивление средствами аналогичными средствам своих противников: они сделали невозможным практическое употребление великого аркана, сорвав маску с его теории. Толпа ничего не поняла, но перестала доверять всем и, пав духом, пала ниже того состояния, из которого её хотели поднять. Великий аркан стал ещё более неизвестным, чем когда бы то ни было раньше; адепты же, взаимно нейтрализовавшись, не смогли воспользоваться его силой ни для того, чтобы господствовать над другими, ни для того, чтобы освободиться самим; потому-то они взаимно осуждали друг друга, как изменников, и осуждали друг друга на изгнание, самоубийство, кинжал и эшафот.

Быть может, меня спросят, угрожают ли и в наше время столь ужасные опасности как непрошено проникшим в оккультное святилище, так и раскрывателям аркана. С какой стати мне отвечать неверию любопытных? Если, ради того, чтобы научить их, я подвергну себя опасности насильственной смерти, то они, конечно же, меня не спасут; если же они боятся за самих себя, то пусть воздержатся от всяких опрометчивых поисков; вот и всё, что я могу им сказать.

Но вернёмся к отравляющей магии.

Александр Дюма в своём романе «Монтекристо» раскрыл некоторые приёмы этой смертоносной науки. Мы не станем повторять за ним те прискорбные теории преступления: как отравляют растения, как животные, откармливаемые отравленными растениями, набирают ядовитое мясо, и могут, становясь, в свою очередь, пищей людей, причинить им смерть, не оставляя никаких следов яда; мы не будем рассказывать, каким образом ядовитыми мазями отравляют стены домов, а вдыхаемый воздух – курениями, для употребления которых оператор должен надевать стеклянную маску Сент-Круа; мы оставим древней Канидии её гнусные тайны и не будем стараться узнать, насколько адские ритуалы Сатаны [Sagane] усовершенствовали искусство Локусты. Достаточно сказать, что эти злодеятели наихудшего сорта вместе перегоняли вирусы заразных болезней, яд гадов и ядовитый сок растений; от грибов они брали их ядовитую и наркотическую влагу, от дурмана вонючего – его удушающие начала, от персикового дерева и лавровишни – яд, одна капля которого на язык или в ухо, поражает как ударом молнии и убивает даже самое сильное и здоровое животное. Они кипятили с белым соком молочая молоко, в котором топили гадюк и аспидов; они старательно собирали и привозили с собой из своих путешествий или доставляли сильными ветрами сок манценилла или смертоносные фрукты с Явы, сок маниоки и другие яды; они растирали в порошок кремень, смешивали с нечистым пеплом высушенную слюну гадов; они составляли омерзительные приворотные напитки, примешивая туда заразу возбуждённых кобыл или выделения сук во время течки. Человеческая кровь смешивалась с мерзкими снадобьями, и из них получали масло, убивавшее одним своим зловонием; это напоминает бурбоннеский торт Панурга. Писали даже рецепты отравления, скрывая их под техническими терминами алхимии, и не в одной старой книге, якобы герметической, секрет порошка проецирования является не чем иным, как секретом порошка наследования.

В великом Гримуаре также находится один из таких рецептов, скрытый менее других, но только озаглавленный «Способ делать золото»; это – ужасный отвар из ярь-медянки, купороса, мышьяка и древесных опилок, который считается годным, если тот час же растворит погружённую в него ветку и быстро разъест гвоздь. Жан-Баптист Порта, в своей «Естественной магии», даёт рецепт яда Боржиа; но, как и следовало ожидать, он насмехается над своими читателями и не открывает истины, слишком опасной в подобных вещах. Поэтому, только чтобы удовлетворить любопытство наших читателей, мы можем привести здесь этот рецепт Порты.

Жаба сама по себе не ядовита, но она – губка для ядов; она – гриб животного царства. Итак, возьмите большую жабу, – говорит Порта, – и закройте её в банке вместе с гадюками и аспидами; в течение многих дней давайте им в качестве пищи только ядовитые грибы, наперстянку и цикуту; затем раздражайте их, избивая, обжигая и мучая всевозможными способами, до тех пор, пока они не издохнут от злости и голода; потом припудрите их пеной измельчённого в порошок хрусталя с молочаем, затем положите их в хорошо закупоренную реторту и медленно поглотите из них всю влагу огнём; затем дайте остыть и отделите пепел трупов от несгоревшего порошка, оставшегося на дне реторты; таким образом, вы получите два яда: жидкость и порошок. Жидкость будет такой же действенной, как и ужасная аква-тоффана; порошок же иссушит, или состарит, в несколько дней, а затем умертвит среди ужасных страданий или полного расслабления того, кто примет щепотку его, подмешанную к какому-нибудь напитку. Нужно признать, что этот рецепт имеет самый мерзкий и грязный вид и до тошноты напоминает гнусную стряпню Канидии и Медеи.

Подобные же порошки якобы получали средневековые колдуны на шабаше и затем за большие деньги продавали их невежеству и ненависти; благодаря всеобщей вере в подобные тайны, они распространяли ужас по деревням и наводили порчу. Как только было поражено воображение, как только была задета нервная система, так сразу жертва начинала быстро чахнуть, и самый ужас её родителей и друзей довершал её гибель, Колдун или колдунья почти всегда представляли собой нечто вроде человеческой жабы, полностью распухшей от злопамятств; они были бедны, всеми отвергнуты и, как следствие, всех ненавидели. Страх, внушаемый ими, был их утешением и их местью; сами отравленные обществом, в котором они знали только грубости и пороки, они, в свою очередь, отравляли тех, кто были слишком слабы, чтобы их бояться, и мстили красоте и молодости за свою проклятую дряхлость и непростительное уродство.

Одно только совершение этих злодеяний и исполнение этих отвратительных тайн составляли то и подтверждали существование того, что в то время называлось пактом со злым духом. Конечно, оператор должен был принадлежать злу душой и телом и, по справедливости, он заслуживал на всеобщее и не подлежащее обжалованию осуждение, выраженное аллегорией об аде. Без сомнения, нас должно удивлять и огорчать, что люди могут доходить до такой степени злобы и безумия; но разве глубина не нужна, как основание, для высоты самых возвышенных добродетелей, и разве преисподняя не доказывает, как антитеза, высоту и беспредельное величие неба?

На Севере, где инстинкты более сдерживаемы и более долговечны, и в Италии, где страсти более многообразны и горячей, до сих пор ещё боятся порчи и сглаза; в Неаполе нельзя с презрением относиться к «жеттатуре», и даже по некоторым внешним признакам можно распознать лиц, к несчастью одарённых этой способностью. Чтобы обезопасить себя от этого, надо носить на себе рога, – говорят сведущие люди, – и народ, который всё понимает буквально, спешит украсить себя маленькими рожками, не задумываясь дальше о смысле этой аллегории. Рога – знак отличия Юпитера-Аммона, Вакха и Моисея – это символ духовной власти или рвения; и маги хотели этим сказать, чтобы не бояться жеттатуры, нужно господствовать над фатальным током инстинктов посредством великой отваги, великого рвения или великой мысли. Таким же образом почти все народные суеверия являются невежественными толкованиями какой-нибудь великой аксиомы или какого-нибудь чудесного аркана оккультной мудрости. Разве Пифагор, написав свои удивительные символы, не завещал мудрецам совершенную философию, а невеждам новый ряд пустых обрядов и смехотворных обычаев? Так, когда он сказал: «Не собирай того, что упало со стола, не руби деревьев на большой дороге, не убивай змею, упавшую в твой огород», то разве не давал он под видом крайне прозрачных аллегорий правил милосердия, как общественного, так и частного? И, когда он говорил: «Не смотрись в зеркало при свете факела», то разве это не остроумный способ научить истинному познанию самого себя, которое не совместимо с искусственным светом и предрассудками систем? Также обстоит дело и с другими предписаниями Пифагора, которым, как известно, буквально следовала толпа глупых учеников, так что среди суеверных обрядов наших провинций, достаточно большое число, очевидно, берут своё начало от первоначального непонимания символов Пифагора.

Суеверие [superstition – пережиток] происходит от латинского слова, которое значит пережить. Это – знак, переживший мысль; это – труп религиозной практики. Суеверие так же относится к посвящению, как понятие о дьяволе – к понятию о Боге. Именно поэтому и запрещено поклонение образам, и самый святой в своей первой концепции догмат может сделаться суеверным и нечестивым, когда потеряют его значение и его дух. Тогда-то религия, вечно одна как и высший разум, меняет своё одеяние и отвергает старые обряды, служащие алчности и плутовству падших жрецов, превратившихся благодаря своим злобе и невежеству в шарлатанов и обманщиков.

Пентакли Иезекииля и Пифагора. Четырёхглавый херувим из пророчества Иезекииля, объяснённый двойным треугольником Соломона. Снизу – колесо Иезекииля – ключ ко всем пентаклям и пентаклю Пифагора. Херувим Иезекииля представлен здесь таким, каким его описал пророк. Его четыре головы – это четверица Меркава; его шесть крыл – это шестерица Берешит. Человеческая фигура, что посередине, представляет собой разум; голова орла – это вера; бык – это смирение и труд; лев – это борьба и завоевание. Этот символ аналогичен символу египетского сфинкса, но он более подходит к каббале евреев.

С суевериями можно сравнить магические эмблемы и знаки, смысл которых больше не понимают, и которые наобум наносят на амулеты и талисманы. Магические образы древних были пантаклями, т.е. каббалистическими синтезами. Колесо Пифагора является пантаклем, аналогичным колёсам Иезекииля, и обе эти фигуры выражают одни и те же тайны и одну и ту же философию; это – ключ ко всем пантаклям, и мы уже об этом говорили. Четыре животных, или, вернее, четырёхглавые сфинксы того же порока, тождественны с удивительным индуистским символом, изображение которого мы здесь даём, и который относится к учению о великом аркане. Святой Иоанн в своём Апокалипсисе скопировал и расширил Иезекииля, и все чудовищные изображения этой чудесной книги представляют собой такие же магические пантакли, ключ к которым легко находят каббалисты. Но христиане, отвергнув науку в желании усилить веру, позже захотели скрыть истоки своего догмата и предали огню все книги по каббале и магии. Уничтожить оригиналы – это значит придать подобие оригинальности копиям, и святой Павел это понимал, конечно же, прекрасно, когда с намерениями, конечно же, самыми похвальным, совершил в Эфесе своё научное сожжение на костре. Точно так же спустя шесть столетий правоверный Омар вынужден был принести в жертву оригинальности Корана Александрийскую библиотеку и кто знает, не пожелает ли в будущем новый апостол сжечь наши литературные музеи и обчистить типографии в пользу какого-нибудь религиозного увлечения и какой-нибудь недавно получившей признание легенды?

Изучение талисманов и пантаклей является одним из самых любопытных разделов магии и относится к исторической нумизматике.

Существуют индусские, египетские и греческие талисманы, каббалистические медали, дошедшие от древних и современных евреев, гностические абраксасы, византийские амулеты, оккультные монеты, употребляемые членами тайных обществ и иногда называемые жетонами шабаша, затем медали Тамплиеров и украшения франкмасонов. Коглениус в своём «Трактате о чудесах природы» описывает талисманы Соломона и раввина Хаеля. Изображение очень многих других, притом наиболее древних, напечатано в магических календарях Тихо-Браге и Дюшанто и должно быть воспроизведено целиком или отчасти в посвятительных хрониках г-на Рагона, обширном и учёном сочинении, к которому мы и отсылаем наших читателей.