ОТ СЕБЯ
СМЕРТЬ
Мы уже сказали, что в астральном свете сохраняются образы людей и вещей. В этом же свете можно вызвать формы тех, кого уже нет больше в нашем мире, и посредством его же совершаются столь же отвергаемые, сколь и реальные таинства некромантии.
Каббалисты, говорившие о мире духов, попросту рассказывали о том, что видели в своих вызываниях.
Элифас Леви Захед1, пишущий эту книгу, вызывал и видел.
Но сперва расскажем о том, что писали мастера о своих видениях, или своих интуициях, в том, что они называли светом славы [фаворский свет].
В еврейской книги «О круговороте душ» читаем, что души бывают трёх родов: дочери Адама, дочери ангелов и дочери греха. По учению той же книги есть также три рода ду́хов: духи пленные, духи блуждающие и духи свободные. Души посылаются парами. Существуют, однако, души людей, которые рождаются вдовами, так как их супруги удерживаются в плену Лилит и Нагемой, царицами стригий; эти души должны искупить безрассудство обета безбрачия. Поэтому, когда человек с детства отказывается от любви женщин, он делает рабой демонов разврата предназначенную ему супругу. Души растут и размножаются на небе так же, как тела – на земле. Непорочные души – это дочери поцелуев ангелов.
Взойти на небо может только то, что сошло с него. Поэтому, после смерти один только божественный дух, одушевлявший человека, возвращается на небо и оставляет на земле и в атмосфере два трупа: один – земной и стихийный, другой – воздушный и звёздный; один – уже инертный, другой – ещё оживлённый мировым движением души мира, но обречённый медленно умирать и быть поглощённым астральными силами, которые его создали. Земной труп видим; другой невидим для глаз земных и живых тел и может быть замечен только посредством применения астрального света к транслюциду, которой сообщает свои впечатления нервной системе и таким образом влияет на орган зрения, позволяя ему видеть формы и читать слова, сохранившиеся и записанные в книге живого света.
Если человек жил хорошо, то его астральный труп испаряется как чистый фимиам, восходя к высшим областям; но если человек жил в преступлениях, тогда его астральный труп, удерживающий его в плену, продолжает стремиться к объектам своих страстей и хочет вернуться к жизни. Он беспокоит сны девушек, купается в испарениях пролитой крови, кружится вокруг мест, где протекали удовольствия его жизни; ещё он стережёт зарытые им сокровища; он изнуряет себя болезненными усилиями, стараясь создать себе материальные органы и ожить. Но звёзды вдыхают его и пьют его; он чувствует, как слабеет его ум, как медленно гаснет его память, как уничтожается всё его существо... Его старые страсти представляются ему и преследуют его под видом чудовищных образов; они нападают на него и пожирают его... Так несчастный последовательно теряет все члены, служившие его беззакониям; затем он умирает во второй раз и навсегда, ибо тогда он теряет свою личность и свою память. Души, которые должны жить, но которые ещё не полностью очистились, остаются более или менее долго пленницами астрального трупа, либо сжигаются одическим светом, стремящимся их поглотить и растворить. Чтобы освободиться от этого трупа, страждущие души входят иногда в живых и пребывают там в состоянии, называемом каббалистами эмбрионатом.
Именно эти-то воздушные трупы и вызываются в некромантии. Лярвы, мёртвые и умирающие субстанции – вот с чем устанавливаются отношения; как правило, они могут говорить только посредством шума в наших ушах, производимого тем нервным потрясением, о котором я уже говорил, и их рассуждения, как правило, – это только отражения наших мыслей или грёз.
Но, чтобы видеть эти странные формы, нужно привести себя в исключительное состояние, граничащее со сном и смертью, т.е. нужно намагнетизировать самого себя и перейти в особенное состояние осознанного и бодрственного сомнамбулизма. Следовательно, некромантия достигает реальных результатов, и вызывания магии могут производить настоящие видения. Мы уже говорили, что в великом магическом действующем начале, каковым является астральный свет, сохраняются все отпечатки вещей, все изображения, образованные как лучами, так и отражениями; в этом же свете нам являются наши сновидения; этот же свет опьяняет сумасшедших и заставляет их уснувший рассудок преследовать самые странные химеры. Чтобы видеть в этом свете без иллюзий, нужно силой воли прогонять отражения и притягивать к себе только лучи. Грезить наяву – это значит видеть в астральном свете, и оргии шабаша, о которых рассказывало столько колдунов во время судебных процессов над ними, представлялись им именно таким образом. Часто подготовка и вещества, употреблявшиеся для достижения этого результата, были ужасны, как мы то увидим в «Ритуале»; но в результатах нельзя сомневаться. Они видели, они слышали, они прикасались к самым омерзительным, самым фантастическим, самым невозможным вещам. Мы вернёмся ещё к этому предмету в пятнадцатой главе; здесь же нас интересует только вызывание мёртвых.
Весной 1854-го года я отправился в Лондон, чтобы избавиться от внутренней печали и без помех отдаться науке. У меня были рекомендательные письма к знатным людям, любопытным к откровениям сверхъестественного мира. Я виделся со многими из них и нашёл в них много любезности и столько же безразличия и легкомысленности. Прежде всего, от меня, как от шарлатана, требовали чудес. Я был слегка обескуражен, так как, по правде говоря, не имея ничего против того, чтобы посвятить других в тайны церемониальной магии, сам я всегда опасался иллюзий и утомлений; к тому же эти церемонии требуют очень дорогостоящих и труднонаходимых материалов. Поэтому, я ограничился изучением высшей Каббалы, и больше не думал об английских адептах, когда однажды, вернувшись в свою гостиницу, нашёл адресованный на моё имя конверт. В конверте была половина отрезанной карты, на которой я, прежде всего, узнал знак печати Соломона, и маленький клочок бумаги, на котором карандашом было написано: «Завтра, в три часа, перед Вестминстерским аббатством вам предъявят другую половину этой карты». Я отправился на это странное свидание. На назначенном месте стояла карета. Я непринуждённо держал в руке свой обрывок карты; ко мне приблизился какой-то слуга и подал мне знак, открывая мне дверцу кареты. В карете сидела дама в чёрном, со шляпы которой свисала густая вуаль; она подала мне знак подойти к ней, предъявляя мне другую половину полученной мной карты. Дверца закрылась, карета тронулась; и, когда дама подняла свою вуаль, я увидел, что имею дело с пожилой особой, с чрезвычайно живыми и странно пристальными глазами под серыми бровями. «Сэр, – сказала она мне, с сильно выраженным английским акцентом, – я знаю, что закон тайны строго соблюдается адептами; одна приятельница г-на Б. Л.2, видевшая вас, знает, что от вас просили опытов, и вы отказались удовлетворить это любопытство. Быть может, у вас нет необходимых предметов; я хочу показать вам полный магический кабинет; но прежде всего я требую от вас нерушимо соблюсти тайну. Если вы не дадите мне слово чести, то я распоряжусь доставить вас домой.» Я дал требуемое от меня обещание, и верен ему, не называя ни имени, ни звания, ни местожительства этой дамы, которая, как я вскоре узнал, была посвящённой, хотя и не первой, но все же очень высокой степени. У нас были частые и продолжительные беседы, во время которых она постоянно настаивала на необходимости практик для завершения посвящения. Она показала мне коллекцию магических одежд и инструментов; даже одолжила несколько любопытных книг, в которых я имел нужду; короче, она побудила меня попробовать произвести у неё опыт полного вызывания, к которому я готовился в течение двадцати одного дня, тщательно соблюдая все практики, указанные в тринадцатой главе «Ритуала».
Все было готово к 24-му июля; предстояло вызвать призрак божественного Аполлония и спросить его о двух секретах: одном, касавшемся лично меня, и другом, интересовавшем эту даму. Сначала она рассчитывала присутствовать при вызывании с одним благонадёжным человеком, но в последний момент этот человек испугался, а так как троица или единица безусловно необходима для магических ритуалов, то я остался один. Кабинет, приготовленный для вызывания, находился в небольшой башне; в нём были расположены четыре вогнутых зеркала, нечто наподобие алтаря, верхняя часть которого, из белого мрамора, была окружена цепью из намагниченного железа. На белом мраморе был выгравирован и вызолочен знак пентаграммы в том виде, как она изображена в начале 5-й главы этого сочинения; и такой же знак был нарисован различными красками на белой и новой коже ягнёнка, натянутой на алтарь. В центре мраморного стола стояла маленькая медная жаровня с углями из ольхи и лаврового дерева; другая жаровня была поставлена передо мной на треножник. Я был одет в белое платье, похожее на одеяние наших католических священников, но просторнее и длиннее, и на голове у меня был венок из листьев вербены, вплетённых в золотую цепь. В одной руке я держал новый меч, а в другой – «Ритуал». Я зажёг два огня из требуемых и подготовленных ингредиентов и начал, сначала тихо, затем постепенно повышая голос, произносить призывания из «Ритуала». Пошёл дым, пламя заставляло колебаться все освещаемые им предметы, затем оно потухло. Белый дым медленно подымался над мраморным алтарём; мне показалось, что задрожала земля, зашумело в ушах и сердце с силой заколотилось. Я положил на жаровни несколько веток и немного благовоний, и когда поднялось пламя, я ясно увидел перед алтарём фигуру человека, неестественно большого роста, которая рассеивалась и исчезала. Я возобновил вызывания и стал в круг, заранее начерченный мною между алтарём и треножником; и тогда я увидел, как мало-помалу осветилось стоявшее передо мной, позади алтаря, зеркало, и в глубине его обрисовалась белесая форма, постепенно увеличивавшаяся и, казалось, понемногу приближавшаяся.
Закрыв глаза, я трижды призвал Аполлония; и, когда я открыл их, передо мной стоял человек, весь закутанный в нечто вроде савана, который показался мне скорее серым, чем белым; лицо его было худощаво, печально и без бороды, что совершенно не соответствовало моему представлению об Аполлонии. Я испытал ощущение чрезвычайного холода и когда я открыл рот, чтобы обратиться с вопросом к призраку, то не смог выговорить ни единого звука.
Тогда я положил руку на знак пентаграммы и направил на него острие меча, мысленно приказывая ему этим знаком не пугать меня и повиноваться. Тогда образ стал менее ясным и внезапно исчез. Я приказал ему вернуться; тогда я почувствовал около себя нечто вроде дуновения, и что-то коснулось моей руки, державшей меч, и она тотчас же онемела аж до плеча. Мне показалось, что этот меч оскорбляет духа, и я воткнул его в круге около меня. Тотчас же вновь появилась человеческая фигура; но я чувствовал такую слабость во всех своих членах и так быстро слабел, что вынужден был сделать два шага, чтобы сесть. Как только я сел, я впал в глубокую дремоту, сопровождавшуюся грёзами, о которых, когда я пришёл в себя, у меня осталось только смутное воспоминание. В течение многих дней я чувствовал боль и онемение в руке. Явившаяся фигура не проронила ни слова, но мне показалось, что вопросы, которые я хотел задать, сами собой были решены в моём уме. На вопрос дамы внутренний голос во мне отвечал: «Смерть!» (речь шла о человеке, о котором она хотела узнать). Что касается меня самого, то я хотел знать, возможно ли прощение и сближение двух людей, о которых я думал,3 и то же внутреннее эхо безжалостно отвечало: «Смерть!»
Я рассказываю это происшествие именно так, как оно произошло, я не требую ни от кого веры. Этот опыт произвёл на меня совершенно необъяснимое действие. Я уже не был прежним человеком; что то из того мира вошло в меня; я не был больше ни весел, ни печален, но испытывал странное влечение к смерти, однако не испытывая ни малейшего желания прибегнуть к самоубийству. Я старательно анализировал испытываемые мной ощущения; и, несмотря на остро ощущаемое мной нервное отвращение, я дважды повторил этот же опыт, с промежутками в несколько дней. Отчёт о происшедших явлениях слишком мало отличался бы от только что рассказанного мною, так что мне нечего добавить к этому, и без того слишком длинному, повествованию. Но результатом этих двух последних вызываний было для меня откровение двух каббалистических секретов, которые, если бы они были всем известны, могли бы в короткое время изменить основы и законы всего общества.
Должен ли я заключить из этого, что я действительно вызвал, видел и осязал великого Аполлония Тианского? – Я ни настолько подвержен галлюцинациям, чтобы верить в это, ни настолько несерьёзен, чтобы утверждать это. Эффект приготовлений, воскурений, зеркал и пантаклей – это настоящее опьянение воображения, которое должно сильно действовать на уже и без того впечатлительную и нервную личность. Я не объясняю, в силу каких физиологических законов я видел и осязал; я только утверждаю, что я действительно видел и осязал, что я видел совершенно ясно и отчётливо, без грёз, и этого достаточно, чтобы поверить в реальную действительность магических церемоний. Впрочем, я считаю эту практику опасной и вредной: здоровье, как физическое, так и душевное, не выдержит подобных операций, если они станут обычными. Пожилая дама, о которой я говорил, и которая с тех пор вызывала у меня жалость, была доказательством этого, ибо, хотя она и отрицала это, но я не сомневаюсь, что она привыкла заниматься некромантией и гоэтией. Иногда она молола совершенную бессмыслицу, иногда впадала в безумный гнев, объект которого она едва могла определить. Я покинул Лондон, не видевшись больше с ней, и верно сдержу данное мной обещание не говорить никому ничего такого, что могло бы дать повод подозревать, что она занимается подобными вещами, конечно, без ведома своего рода, который, как я предполагаю, весьма многочисленен и занимает очень почётное положение в обществе.
Существуют вызывания ведения, вызывания любви и вызывания ненависти; но, опять-таки повторяю, ничто не доказывает, что духи действительно покидают высшие сферы, чтобы разговаривать с нами; скорее, противоположное гораздо более вероятно. Мы вызываем воспоминания, оставленные ими в астральном свете, который является общим резервуаром универсального магнетизма. Именно в этом свете император Юлиан увидел когда-то богов, но старыми, больными и дряхлыми: – новое доказательство влияния господствующего общественного мнения на отражения того же самого магического действующего начала, которое заставляет говорить столы, и на вопросы отвечает стуками в стены. После вызывания, о котором я только что рассказал, я старательно перечитал жизнь Аполлония, которую историки нам изобразили как идеал красоты и античного изящества. И тогда я обратил внимание, что в последние дни своей жизни Аполлоний был обрит и долго томился в темнице. Это обстоятельство, о котором я, конечно же, когда-то читал, но которое совершенно забыл, быть может, и обусловило тот мало привлекательный вид моего видения, которое я рассматриваю исключительно как намеренно вызванное сновидение бодрствующего человека. Таким же образом я видел двух других лиц, называть имена которых нет никакой надобности и которые совершенно отличались и одеждой, и своим внешним видом от того, что я ожидал увидеть. Впрочем, я рекомендую величайшую осторожность лицам, желающим заниматься подобными опытами: в результате получается огромная усталость и часто даже потрясения, достаточно сильные для того, чтобы вызвать болезнь.
Я не закончу эту главу, пока не упомяну здесь о довольно странном мнении некоторых каббалистов, которые отличают смерть видимую от смерти реальной, и которые считают, что они редко когда совпадают. По их словам, большинство погребаемых людей ещё живы, и, наоборот, многие люди, которых мы считаем живыми, уже мертвы.
Неизлечимое умопомешательство, например, для них есть неполная, но настоящая, смерть, которая означает, что земное тело оказывается под чисто инстинктивным управлением звёздного тела. Когда человеческая душа подвергается насилию, перенести которого не может, тогда она отделяется от тела и оставляет вместо себя душу животную, или звёздное тело, а вследствие этого эти человеческие останки, до известной степени, менее живы, чем даже животное. Таких мертвецов, – говорят они, – легко распознать по совершенно угасшим духовным и сердечным чувствам; они не добры и не злы: они мертвы. Эти существа – ядовитые грибы человеческого рода, насколько могут, поглощают жизнь живых; поэтому-то их приближение делает душу бесчувственной и сердце холодным.
Эти трупные существа, если бы они существовали, представляли бы собой именно то, что некогда рассказывали о вурдалаках и упырях.
Разве нет людей, находясь около которых мы чувствуем себя менее умными, добрыми, а иногда даже и менее честными?
Разве нет людей, приближение к которым угашает всю веру и всё рвение, людей, которые привязывают вас к себе благодаря вашим слабостям, господствуют над вами благодаря вашим дурным наклонностям, и заставляют вас медленно умирать духовно в муках, подобных мукам Мезенция?
Это – мертвецы, которых мы принимаем за живых; это – вампиры, которых мы принимаем за друзей!
1. Эти еврейские имена, переведённые на французский, таковы: Альфонс-Луи Констант. – прим. Э.Л.
2. Должно быть, речь идёт об английском писателе Бульвер-Литонне. – прим. И.Х.
3. Должно быть, речь идёт о самом Элифасе и его жене, с которой он расстался. – прим. И.Х.